Джибладзе опять сначала посмотрел на Тамару, затем перевел взгляд на Дронго.
– Нет, – снова повторил он, – сегодня нельзя беспокоить людей. Они соберутся после похорон, чтобы почтить память генерала. Даже следователи прокуратуры и наши сотрудники приняли решение сегодня не беспокоить членов его семьи и близких друзей. Сегодня никак не получится, извините.
– Когда похороны? – спросил Дронго.
– Через полтора часа, – посмотрев на часы, откликнулась Тамара и перешла на английский: – Только не вздумай сказать, что ты хочешь туда поехать.
– Обязательно поеду, – разозлился Дронго и по-русски обратился к полковнику: – Вы сами поедете на кладбище?
– Конечно, поеду. Мы были с ним знакомы больше пятнадцати лет.
– Вы с ним дружили?
– Мы были хорошие знакомые, – уточнил Джибладзе.
– Как вы думаете, он мог сам застрелиться?
– Никогда, – убежденно произнес он. – Это было не в характере генерала. Если вы намекаете на нашего бывшего секретаря по национальной безопасности, то там совсем другой случай. Его довели журналисты своими грязными публикациями. И он был не таким сильным человеком, как Гургенидзе, – не выдержал такого давления. А генерал привык к тому, что на него постоянно оказывали давление со всех сторон. Работать на такой ответственной должности в маленькой стране – значит, быть постоянно на виду. И часто приходится отказывать друзьям, близким. Гургенидзе был одним из самых порядочных людей, каких я только встречал в моей жизни. Он никогда не стал бы стреляться.
– Спасибо, – сказал Дронго, – в таком случае я готов отправиться с вами на похороны генерала и почтить память этого достойного человека.
– Хорошо, – согласился Джибладзе. – Пойду договорюсь насчет машины. Боюсь, тут у нас будут проблемы. Многие из наших хотят отправиться на похороны генерала, – он поднялся и вышел из кабинета, оставив их одних.
– Не думаю, что моему шефу понравится твое неожиданное решение, – произнесла по-английски Тамара.
– Твоему шефу понравится все, даже если я начну плясать канкан или приму участие в конкурсе оперных певцов. Ему нужен конкретный результат, – возразил Дронго. – Представляю, с каким трудом он пробил мое приглашение. Наверное, многие были против, в том числе и его непосредственное начальство.
– Не нужно об этом говорить, – нахмурилась Тамара.
– Я не говорю, но помнить об этом обязан. Иногда мне кажется, вы намеренно демонстрируете свою собственную позицию, чтобы позлить ваших северных соседей.
– Ты слишком долго жил в Москве, – заметила Тамара. – Почему ты рассуждаешь с их позиций и не хочешь понять нас?
– Хочу, – возразил Дронго, – именно поэтому и приехал. Я хочу понять, почему такое могло случиться. В той Москве, о которой ты говоришь, к Грузии относились не просто хорошо, а с какой-то особой любовью и нежностью. Ни к одной республике в бывшем Советском Союзе не было такого отношения. Деятели российской культуры считали за честь иметь друзей в Грузии, ваши представители до сих пор неизменно пользуются любовью и уважением во всех странах СНГ. Ваше кино, ваш театр, ваших музыкальных исполнителей, писателей, поэтов не просто знали, их любили. И смею заверить – любят до сих пор. И в Москве, и в Баку, и в других городах бывшей страны. А теперь Грузия – единственная страна СНГ, с которой у России визовый режим, если не считать, конечно, Туркмении. Вас устраивает такое родство с Туркменией?
– Это была инициатива Москвы, – нахмурилась Тамара, доставая сигареты, – нам не были нужны подобные демарши, визовый режим придумали в Москве – хотели нас наказать за нашу излишне самостоятельную политику. Неужели ты не понимаешь, что нас просто не хотят отпускать? Не хотят признавать того, что мы тоже имеем право на независимость и самостоятельность?
– Конечно, имеете, – повторил Дронго, – но дружественная Грузия нужна вашим северным соседям не в силу особой геополитики, хотя геополитика наверняка тоже присутствует. А в силу еще и взаимного тяготения двух народов друг к другу. Или ты считаешь, что это не так?
Она не успела ответить. В кабинет вошел полковник Джибладзе.
– Свободных машин нет, – сообщил он, – поедем на моей. И постарайтесь быть все время рядом со мной. Говорят, на похороны приедет сам президент. Наш министр уже туда выехал.
На кладбище было не просто много народа. Казалось, все жители города решили собраться здесь, чтобы почтить память генерала. Подъезжали автомобили с членами правительства, и каждый из них, выходя из машины, оглядывался по сторонам, словно решая для себя – правильно ли он сделал, приехав сюда и оказавшись рядом с таким количеством обычных людей. Власть в Грузии последние десять лет была в руках правящего клана, и смена нескольких министров не меняла сущности режима, ориентированного исключительно на интересы руководства республики. Демократические выборы, которые за это время несколько раз якобы проводились – парламентские и муниципальные, – были абсолютной профанацией. Все в Грузии, да и во всем мире знали, как фальсифицировались их итоги в пользу правящей партии, как изымались бюллетени оппозиционных партий.
Справедливости ради надо признать, что подобная практика проводилась и в соседних закавказских государствах – объявлялись выборы без выборов, и побеждала только правящая партия. Лишь президентские выборы в Грузии были относительно справедливыми, так как большинство людей, уже отчаявшихся кому бы то ни было верить, по-прежнему считали Эдуарда Шеварднадзе единственным гарантом кое-как сохраняющейся стабильности в столице и в нескольких районах вокруг нее. Все остальные анклавы Грузии давно отпали, перестав подчиняться руководству республики. Мятежные Абхазия и Осетия, полумятежные Аджария и Менгрелия, нестабильный регион Джавахетии и пограничные с соседним Азербайджаном районы, населенные в основном азербайджанцами, предпочли собственные уклады жизни. К этому нельзя не добавить еще и чеченских беженцев. В такой обстановке президент проявлял поистине чудеса балансировки, но в последние годы чувство равновесия ему все чаще стало изменять.